Лев Степанчиков
|
Родился в Москве в 1946 году. Окончил Московский университет, по образованию философ, кандидат философских наук. В России работал токарем, дворником, электромонтером, сторожем, инженером, психологом, журналистом, преподавателем, маклером, зав. отделом социологии, председателем научного кооператива и т.п. Автор сборника философских афоризмов “Странная книга”. Живет в Бремене. |  |
Ремонт
Сначала вымели все солнечные лучи. Нежность, Боль, Грусть и прочие мелочи решили оставить, но на всякий случай завернули их в целлофановые пакетики. Всё не знали, как быть с Влечением. Наконец, догадались: привязали его на коротенькой веревочке к Страху. Теперь предстояло починить Настроение. Для этого каждый уголок Беспокойства замуровали прочным раствором Безразличия. Этот удивительно надежный раствор появился очень давно, быстро вошел в моду и всегда пользовался большим спросом. Затем принялись за Мечту. Она была пыльная, сломанная и уже давно всем мозолила глаза. “В печку её немедленно”, - скомандовала хозяйка. Но хозяин рассудил по-другому: “У наших детей совсем нет игрушек, а Мечта им уже давно нравится. Отдадим её ребятишкам. И детям – радость, инам спокойнее”.
“Мечта – опасная игрушка!”
“Но ведь она у нас такая негодная. Большой беды от нее не будет
”.Хозяину почему-то не хотелось расставаться с Мечтой. И он, хоть и был слабовольным мужчиной, но сейчас настоял на своем.
Наконец, приступили к отделке смежных комнат – Добра и Зла. В общем они выглядели неплохо, но скучновато. Их надо было как-нибудь оформить, раскрасить. Дело это, как известно, очень щекотливое. Поэтому пришлось не поскупиться и вызвать двух знаменитых декораторов – Циника и Демагога. Эти парни хорошо делали свое дело. Они быстро поменяли комнаты местами, сделали побольше входов и выходов из одной в другую, и комнаты сразу стали живее и наряднее. Даже черная мочка Зависть, которую никак не могли стереть, заметно посветлела и стала похожа на Стремление к совершенству.
Но тут появилась новая проблема. Неожиданно в самом дальнем углу чулана нашли Воспоминание. Сначала его хотели выбросить на помойку – за ненадобностью. Но потом пожалели. Хоть и старая бесполезная вещь, но когда-то она была новой и даже принимала участие. И решили сделать Воспоминание чем-то вроде закуски. Подавать его к выпивке, на праздники или поминки, а в остальные дни запирать на тяжелый замок – Заботу о будущем.
Квартира уже выглядела совсем новой, как вдруг произошло страшное несчастье. Разлили совсем маленький пузырек – Сомнение... Лопнул целлофановый пакетик. Из него выпорхнула Грусть. Она тихо облетела все комнаты, и до самого утра хозяева ничего не смогли с ней сделать.
* * *
Белоголовый домик опустевший,
Моим зрачком добытый неспроста,
Моим чутьем полуослепшим
Замечен был не просто так.
Белоголовый домик шел за мной,
Роняя след в неверное пространство,
И называлось просто хулиганством
Такое шествие по мостовой.
И люди говорили неприлично
И все искали чуда в простоте.
И жизнь как есть казалась непривычной,
А жизнь как нет, прижилась в суете.
Белоголовый домик шел за мной,
Больноголосый ветер плыл устало,
И голос мне подсказывал немой,
Что все ушло. Что все со мной осталось.
* * *
Я шар накатывал из снега,
Комок забытости слагал
И вырастала память слепо,
И я по-прежнему ей лгал,
Что я опять живу по-прежнему,
Что нет ни стужи, ни тепла,
Что все обман, а по оснеженным
Ладоням темнота текла.
И уменьшались все предметы,
И с ними распадался день,
И умещались все приметы
В одну невидимую тень.
А ком все рос... И память силилась
Меня до правды довести,
И звезды всё пытались синими
Сетями музыку сплести.
Снежинки гасли, припадали,
Встречая белый шар в пути,
И незаметно помогали
Ему до неба дорасти.
Он ширился неумолимо,
Он сам себя перегонял,
А я опять переснимал
Про самого себя картину.
Я комкал образы. Я вмиг
Менял и запахи и краски.
Засвечивал. И каждый лик
Я умудрялся сделать маской.
Все крепче становился шар,
Все злее память, и, наглея,
Синели пальцы, и слабее
И ненадежней был мой шаг...
* * *
Для тех, кто плохо спит
Сегодня не спалось, а только снилось
О прежних снах. Потом оборвалось...
На подоконник ночь облокотилась
И молвила: “Ну как тебе спалось?”
Мне не спалось, мне ничего не снилось.
Ржавело утро. Грохот был немым.
Сопели мысли жалки и пристойны,
Но пели птицы жадно и нестройно,
И небо было где-то голубым.
Сегодня мне спалось. Сегодня снилось...
Снег. Занимался свет,
И солнце слилось
С трущобною столицею навек,
И где-то бредил рваный человек –
Горбун, подонок, пьяница, скрипач.
Бесплатно рассыпавший смех и плач,
Спаситель, гений, рвач или палач?
Но только голос смолк, а сердце билось.
Мне так спалось, что ничего не снилось.
Мне было так легко,
Как в пустоте,
Как в простоте,
В прозрачной наготе,
Как прячущим себя по дольним снам
Легко еще не жившим мертвецам.
* * *
Картинка-ночь бежит в рассвет,
Травинку-боль не замечает,
Меня совсем не признает,
Сама себя не узнает,
Не знает ничего....
А в жёлтой пене вечеров,
Уже успевших скрыться,
Таится след ничейных слез,
Томится слабый свет.
Картинка-ночь остановилась,
Меня чуть-чуть послушай,
Царевной снов моих побудь,
Меня слегка коснись...
Но ночь бежит,
Ей далеко, ей все равно...
Я сделаю себе коня,
Картинку-ночь порву,
По ошалелым городам
Промчится всадник мой.
И Никого, и никого.
Лишь одинокий странник
Пересечет мою тропу
И встретится не мне.
* * *
Я бы тоже напился,
Да рубля не найду.
Я бы тоже приснился,
Да не знаю, кому.
Я до слез бы смеялся –
Рассыпается смех..
Я б в траве затерялся,
Но сугробами снег.
Все бы звезды я выкрал
И любимой принес,
А несу своей выдре
Пару стареньких роз.
Может, только поэтам
Невезенье везде?...
* * *
Я живу цветом осени,
Светом печальной смуглости.
В лунном молчании
Проснувшихся звезд.
Живу я под серой подошвой времени,
В стеклянной баночке мраморной,
И даже ласточка, моя первая ласточка,
Не живет со мной.
Ей, видите ли, удобно в небе!
А мне?...
* * *
...Так начинается незримый переход
От одного себя к себе другому.
Так ночью начинается восход.
Так великан склоняется пред гномом.
* * *
Удивительный миг пережил я во сне.
Удивительный сон пережил я на миг.
Удивительный миг в сновиденье проник.
Миг остался во сне. Удивленье во мне.
* * *
Пустынная река
И плавники её,
Едва касаемые ветром,
Расскажут нам,
Как снова ожила,
Забытая во сне,
Полуреальность.
* * *
Каждое утро убегаю в школу,
Забыв нарезать ветер на отдельные порции.
Ведь мне прописали порывистый ветер.
* * *
Вселенная – лишь повод
для моего размышления,
А Бог – просто партнёр
Для игры в ощущения и смыслы.
* * *
Безрукий лес. Прудов слюда.
Пространство голое навыкат.
Мне нйзачем ходить сюда,
Но я иду. Мне не отвыкнуть
От кажущейся тишины,
Впитавшей все на свете звуки,
Где нет людей. Где бродят сны.
Прудов слюда. И лес безрукий.
* * *
Свет, исходящий из прообраза,
По мере приближения к человеку
От ужаса замедляется.
Так что в момент приближения к своему объекту,
Скорость божественной эманации
Будет равна нулю.
Именно поэтому
Жизнь человеческая
Покрыта сплошным мраком.
* * *
Девочка, съешьте мандарин
Из моих рук,
А потом я поцелую вашу руку,
Потому что кожа на вашей руке
Такая же чистая и трепетная,
Как кожица долек мандарина,
Который вы съели из моих рук.
Самоощущение бога
Есть главная потребность души.
Но что делать с разумом,
Самоосмысление которого
Тонет в собственной глубине
И топит в себе всё.
Даже изначальный замысел Бога.
* * *
Бредут по земле ночные птицы
с опущенными головами,
Маленькие дети с опущенными головами.
Одних утомила природа,
Других обидели люди.
* * *
Это странно, что миг переполнен и нем,
Что на миг состоялась свободы игра,
Что пространство свободы осталось за тем,
Чья не вышла судьба, не настала пора.
Это странно, что маг не пришёл, опоздал,
Запоздала игра удивительных сил.
Удивлённый творец сам себя опознал
И не вынес свой лик. Отступил, опустил.
Край одежды своей на творенье своё
И обманность возвёл в непреложную весть,
И свой крик посадил на тяжёлую цепь,
И ту цепь опустил в бесконечный проём.
И пошла непонятная весть – расползлась.
Затуманился лик. Переполнился мир.
Непонятная цепь проросла и сбылась
И накрыла собой ускользающий миг.
Рисунок
Вот – за плечами начато пространство.
Рисунок этот, возникающий из лёгких
Прикосновений. Слепок иной судьбы?
Летящий шорох незабудок,
Далёкий запах непришедший.
Мне снится: малышкой мир скользит,
И лица звёзд уже давно раскрылись.
Как странно
Рисунок этот
В полэночи
Так неокончен.
Так неизбежно.
* * *
Одно слово вползает в другое.
Одно просачивается сквозь другое.
Что это?
Обычное поведение лингвистической структуры?
Или смена вещества, за которой следует измена смысла?
* * *
Мгновенье проваливается сквозь вечность.
Оно уходит сквозь вечность чёрт знает куда.
Вечность просачивается через мгновенье.
Она возвращается через мгновенье.
Чёрт знает зачем.
Песня
Музыка из: “Бригантина поднимает паруса”
Не подмять её, не обессилить,
Происки их будут все зазря.
На защиту Матушки-России
Снова встали три богатыря.
Звёзды шестипалые, как змеи,
Невтерпёж жидовский их качал,
Но дорогу преградил евреям
Наш бесстрашные русский генерал.
Чу! Спешит на помощь из-под Бреста
Вождь и друг. А с ним вся Белорусь.
На Кубани жидовне нет места,
Я евреев больше не боюсь.
Эка тройка! Лучше нет гешенка.
Слаще мне не выговарить слов.
Кондратенко, Макашов и Лукашенко,
Лукашенко, Кондратенко, Макашов.
* * *
Волосы Рахили стали толще,
Странный дождь сегодня шёл под вечер,
И бараны, словно что-то зная,
В сторону водили головами,
А младенец был какой-то нервный.
Первый день, конечно, был противный,
Пустотой своей зияя рваной,
Очень неуютно было в стане,
И сморкался Бог от аллергии,
А младенец начал ухмыляться.
Как некстати началось Творенье,
Очень много было тут не к месту,
Очень много было всякой пыли
Звёздной, человечьей, непонятной.
А младенец наконец заплакал.
И с тех пор шарахались бараны,
Каждый раз увидев в небе солнце,
И Рахиль испуганно визжала
Каждый раз, увидев в небе Бога
,А младенец ставил себе крестик.