Произведения русскоязычных писателей Германии - WANDERER Гея Коган Родилась в Риге. Окончила политехнический институт, по профессии инженер-химик. Много лет работала на Рижском радиозаводе ВЭФ. Участвовала в работе заводского литобъединения, затем в литературной студии при Союзе писателей. Публиковалась в республиканской периодике. Автор сборника стихов и ряда поэтических подборок в изданиях Германии. Живет в Бремене. * * *   Не вовлекай меня в свою игру в неявный день, в чужое время года. Былая кожа отдана костру. Я остаюсь за кромкой хоровода.   Я остаюсь на площади, и там в учтивом жесте истинное пряча, глухой старик торгует разный хлам и в руку мне отсчитывает сдачу.   Не увлекай меня за ту черту, за тот предел обмолвок и догадок. Озноб по коже, холодок во рту, но не горька полынь и мед не сладок.   Не уводи из круга этих дней не заводи - велик соблазн выграться в ночь на свету. Но все темней, темней... И встал старик. И начал собираться.   * * *   На другом берегу полыхают слепые зарницы, Там пологий откос, там светлей и прозрачней вода Если только огни - не пожар, а река - не граница, Я туда попаду, доплыву, я успею туда.   Отразилось в реке старой ивы корявое тело, Но ни рыб в глубине, ни усталых коней на лугу, А на том берегу грустно машет мне девочка в белом: То ль прощается, то ли зовет - я понять не могу.   На другом берегу вспыхнут окна и снова погаснут, И дома плащ-палаткой накроет короткий покой, Но огнями зарниц горизонт воспален не напрасно, И багровый туман все плывет и плывет над рекой.   Птичий крик упадет в тишине, как сорвавшийся молот, Или камень, разбивший стекло, и опять - ни гу-гу. Ни парома, ни лодки... Ночной обжигающий холод. Я себя одиноко зову на другом берегу.   * * *   Свеча истает за ночь, без слез сойдет на нет, когда в окне туманном заплещется рассвет. Грозовой ночи прочерк, изгиб, косой излом! – И жизнь ее короче беседы за столом.   А там - аэродрома сухой и долгий гром, прощание - и омут ненастья за окном. Паленый запах ветра, бетона тяжкий гуд, и нас не километры – столетья разведут. И желтый зной пустыни нам вновь дохнет в лицо. Библейские святыни. Смертельное кольцо. Еще плывет дремотно слепая ночь без грез. Бездымно и бесплотно исходит желтый воск.   * * *   Я любила цветы собирать полевые и ступать босиком по горячей траве. Ну, так что же с того мне, что здесь - не Россия, если так же от зноя звенит в голове, если так же спускаюсь по тропочке узкой сквозь лиловый репейник к заросшей реке, где прохожий окликнет меня не по-русски и простится со мной на чужом языке. Ну, так что же с того? Мне уже не впервые: я сумею понять и ответить впопад; я давно осознала, что здесь - не Россия, даже если по-русски со мной говорят. Я давно осознала двойное сиротство и не жду для себя ни щедрот, ни чудес, оттого и любое неброское сходство как прощения знак принимаю с небес. И почти позабытая радость прихлынет, налетая из прошлого, издалека. ...Пижмы яркая желчь, теплый запах полыни и в объятьях осоки чужая река.   * * *   Мы уйдем понемногу. Кто - вечером, кто - на рассвете. Но в последнем броске погашая недавний разбег, С любопытством потрогаем новое тысячелетье И вернемся назад, в свой по росту отмеренный век.   Наши дети потом по-иному обставят квартиры И другие портреты повесят, как будто навек, Но мне грустно, что с нами уходят и наши кумиры В серпантин кинолент и хранилища библиотек. Как в порту корабли, мы приписаны к этому веку, В трюмах душ наших столько добра пропадает зазря. Ветер сник в парусах. Мы прошли эту бурную реку. Впереди - океан, да приспело бросать якоря.   Все берите - не жаль. Мы довольно вкусили сегодня И на завтра оставили легкий похмельный глоток, - Говорю я и слышу, что это звучит старомодно, Что не к месту печаль, и почти неприличен упрек.   Мы вернемся назад, унося наши книги и снимки, И мелодии песен, которых давно не поют. Мы останемся здесь, и растают в серебряной дымке Огоньки наших неповторимых ослепших кают.   * * *   Над осинами горчит сизый дым, Паутинок на ветвях седина . Говорят, не будешь век молодым, А я верить их словам не вольна.   А в природе невозможный бедлам: Панибратски бьют часы по плечу. Цифры щелкают - и все по нулям, Значит, партию сыграли вничью.   В зимних сумерках расцвел фейерверк. Время бабкой повивальной снует: Это в муках зарождается век И басово голосок подает.   Он покатит землю дальше, как мяч. Новый век - он сам себе господин. Ох, нелегок будет нам этот матч, Если сразу на табло “ноль-один”.   Но пока еще плывет сизый дым Над холодною зеркальной водой, И совсем нетрудно быть молодым, Если даже век такой молодой. Молитва   Это ж, Господи, другой, а не я бьет поклоны у святых образов, робко веря в то, что милость Твоя снизойдет к нему в конце-то концов. Каждый вечер припадает к стопам, чтобы выпросить поблажек и льгот, пьет надежду со слезой пополам – по глоточку, как заведено, пьет. Он, как нищий среди груды тряпья, хочет вымолить почище удел, ежедневно отвлекая Тебя для каких-то несущественных дел. Я же, Господи, почти ни о чем – не прошу добра ни вдоволь, ни впрок. Объяснила мне беда, что почем. Мне ошибки преподали урок. Я же только - если жизнь на весу, если воздуха - всего на глоток, если полночью в бессветном лесу и где юг, не угадать, где восток. Хоть назойливостью не согрешу. Я свои отдать стараюсь долги. И потому, что я немного прошу, лишь за это, Боже, мне помоги.   * * *   Смешной вопрос: “Как пишутся стихи?” Я морщу лоб в усилии бесплодном. Как объяснить явление строки И с чем его сравнить? Да с чем угодно.   С открытьем клада. С болью головной (Или зубной - пожалуйста, на выбор), С глотком воды, когда иссушит зной, Но, может быть, еще вернее - с дыбой.   И не дано предвидеть наперед, Борясь с ней, торжествуя, сатанея, Куда строка коварно заведет И бросит - выбирайся, как умеешь.   Молись. Проси прощенья за грехи, Чтоб в миг последний, доходя до края, Вдруг услыхать: диктуются стихи. Откуда? Кем? Не спрашивай - не знаю.   * * *   Ноги свесив с кровати: вставать ли, - Размышляю, зевая в кулак. Словно строчки в намокшей тетради, За окном расползается мрак. И клочками летит голубое, И дрожит апельсиновый блик.... Вялый, заспанный дым над трубою И трамвай граммофонный на миг. За тяжелым оконным распятьем Свет, дробясь, превращается в звук. Я лениво решаю, принять ли Мне подарок из царственных рук.   Ожидание   Сыновья уходят вечерами Пить страстей зеленое вино, Где заката огненное знамя Плещется, в глазах отражено.   И уже привычно, не мигая, Наблюдать, припав щекой к окну, Как они пружинисто шагают Каждый раз как будто на войну.   Комната, подернутая дымкой, Связь вещей утратив до поры, Кажется рассыпанной картинкой Детской занимательной игры.   Книга на заложенной странице Снова закрывается сама- Время то стреножено, то мчится – Стрелки сходят, видимо, с ума.   Мальчики приходят ранней ранью, Веселы и доверху полны Ценными трофеями познанья:   Каждый раз победно, как с войны. Открывают двери осторожно – Не спугнуть квартиры чуткий сон, Не поняв простого: невозможно Разбудить того, кто сна лишен.   ...Ах, как несравненно, как блаженно Губкой тела впитывать покой. В детстве засыпаешь так мгновенно – На подушку мокрою щекой.